Уверен, вы согласитесь со мной, что ни один научный прогресс не был достигнут в ходе истории без того, чтобы не подвергнуть сомнению то, что было до этого, сохранить то, что было правильным, и отвергнуть то, что было неправильным.
Наука, настоящая наука, может быть построена только путем постоянного сомнения в том, что мы считаем само собой разумеющимся, чтобы объяснить окружающий нас мир все более правдиво.
Поэтому движущей силой настоящей науки является постоянный акт смирения.
Гордость заставляет его застывать и цепляться за заезженные тезисы.
Каждый научный прорыв в нашем понимании мира почти всегда сопровождался для тех, кто его совершал, очень сильным противодействием со стороны научного мира, стоявшего у власти в то время, по той простой и неприятной причине, что он ставил под сомнение их авторитет, их власть и их славу.
Это стол, накрытый всеми этими людьми, который мы должны опрокинуть вместе.
Здесь я также мог бы довольствоваться пируэтом, хотя и совершенно точным, с помощью одной известной фразы :
«Наука без совести — лишь гибель души».
Просто, с посмертного разрешения Рабле, его автора, я хотел бы изменить его на :
Наука без совести — это лишь гибель души, а затем и науки».
На самом деле, оба варианта связаны между собой.
Может быть, вы сомневаетесь, что корпоративизм с неправильным менталитетом может быть разрушительным для самой науки?
Я понимаю, о чем вы, поэтому давайте посмотрим на реакцию научного мира на важнейшие открытия, сделанные одними из величайших гениев истории:
Реакция научного корпоративизма на новые открытия
Шампольон
Эссе во втором томе будут посвящены лингвистике, шумерской и египетской этимологии, потому что анализ этих древних языков — основа, которая позволила мне расшифровать весь символический мир.
Итак, давайте рассмотрим пример Шампольона и его отношения с окружающим его научным миром?
Биография его жизни показалась мне очень познавательной.
Конечно, сегодня его считают иконой за то, что он первым расшифровал иероглифы.
И все же… всегда ли так было?
О нет, это далеко не так!
Несмотря на то, что он очень рано занял важные посты, его работы долгое время подвергались насмешкам со стороны экспертов, которые были до него в этой области анализа.
Если бы его не поддерживал брат и несколько человек, которые верили в него и его работу, он, вероятно, не добился бы своего знаменитого результата.
И с самого начала его работы, какова была его позиция и его наблюдения перед лицом презрительного корпоративизма экспертов его времени? :
Вспомните, что он сказал, когда проводил первый урок своего курса:
«Естественная тенденция человеческого разума — судить о событиях по их результатам [menant] восхвалять виновное и успешное предприятие […]. […] Такая оценка фактов является естественным следствием того трусливого и преступного самодовольства, порожденного забвением принципов, которое находит справедливость там, где видит триумф. Это раболепие существовало во все времена и во всех местах.… »
Что он осуждал, когда говорил это ? По сути, те, кто знает, как и массы, которые следуют за ними, считают мысль истинной не потому, что она истинна, а потому, что она пользуется мирской славой в настоящем..
Благодаря этой серии и этой книге мы собираемся пойти по его стопам, оставив позади старомодное притворство.
Мы собираемся пойти по стопам этого выдающегося духа и тех, кто был похож на него, и принять ту же позу, отказавшись от гегемонии самозванства.
Ведь мы собираемся сделать не больше и не меньше, чем приподнять завесу над глубочайшими тайнами Древнего Египта, Древнего Шумера и далеко за их пределами, и мы собираемся сделать это, очень последовательно используя науку лингвистики, основывая весь анализ священного символизма на шумерском языке, а значит, и на иероглифах, которые, очевидно, обязаны ему очень многим.[1].
Более того, я убежден, что столь блестящий ум, как у него, несомненно, должен был хотя бы частично видеть то, о чем пойдет речь в этой серии эссе, ибо даже если ему не хватало знания шумерского языка, его глубокое знание иероглифики (как и многих других древних языков) должно было дать ему понять, что за расшифровкой письменного иероглифического языка лежит другое измерение — священное, символическое, тайное, — для которого иероглифический язык содержит (по крайней мере частично) ключи к его расшифровке и пониманию.
Считая так, я просто основываюсь на его собственных словах, обращенных к брату, когда он, находясь с миссией в Египте в 1828-1829 годах, написал ему:
«Оказавшись полгода назад среди памятников Египта, я был напуган тем, что читал там, даже более бегло, чем смел себе представить. У меня есть несколько крайне неудобных результатов (только между нами) в ряде аспектов, которые нам придется держать в секрете».
Что он обнаружил? Очевидно, что он не просто расшифровывал иероглифы — он уже бегло читал их.
Нет.
Он открыл что-то еще, что, на этот раз, должно быть, затрагивало нечто более глубокое, основную суть, передаваемую этим языком, учения, доктрину, которая, если бы она была раскрыта, могла бы подвергнуть его опасности, поскольку она также, очевидно, затрагивала основные интересы общества его времени, настолько, что он сказал своему брату, что ему следовало бы хранить эту информацию под бушелем.
Но он умер в Париже всего 3 года спустя…
Как мне кажется, пришло время вынести эту информацию на свет, дать вам возможность прочитать ее с широко открытыми глазами и сказать «да», не больше и не меньше, чем он мог бы сказать, если бы у него было время, если бы он также знал шумерский язык.
Как и он, и как его время, мы тоже должны быть готовы встретить гнев многих институтов, особенно светских и научных (но также и религиозных), которые воспримут раскрытие этих линий как глубокую и экзистенциальную угрозу, потому что это поставит под сомнение их интересы, заставит шататься их троны, основанные на монополизированном ими знании, превратившем их в одноглазых королей в царстве слепых, которые, вместо того чтобы помочь им, веками потешались над невежеством масс в отношении фундаментальных истин.
Коперник
Возьмем, к примеру, Коперника.
Сегодня его прославляют и признают за то, что он взял на вооружение древние теории греков (и даже латинян).[2] и арабы и персы[3]) и гелиоцентризм[4] (т.е. тот факт, что Земля вращается вокруг Солнца, что Земля также вращается вокруг себя[5]) eт первым создал полную систему в 1530 году.[6].
Он сделал это в противовес господствовавшей в то время геоцентрической системе Аристотеля IV века до н. э., согласно которой вся Вселенная вращалась вокруг Земли, находящейся в ее центре, а моделью для описания движения звезд служила система Птолемея II века.
Но обратите внимание на препятствия, с которыми столкнулись он и его открытие:
Часто считается, что церковь была его главным противником, но давайте хотя бы признаем, что в этом вопросе мы, несомненно, ошибаемся, потому что между окончательной подготовкой рукописи в 1530 году и ее напечатанием в день смерти автора в 1543 году следует признать, что его работа была хорошо принята церковью и папой того времени.[7].
На самом деле, церковь никогда не беспокоила его при жизни.
Если в течение 36 лет Коперник, по его собственному признанию, держал свои мысли при себе, не разглашая их, то, вероятно, скорее из научной строгости, чем осознавая опасность такой публикации. Коперник столкнулся с непреодолимыми трудностями при проведении наблюдений и расчетов, которые должны были подтвердить его систему. Как и все его предшественники, он изначально питал слабость к равномерному круговому движению, но на самом деле планетарные движения слегка эллиптичны. Именно Кеплер сделал это открытие почти столетие спустя (1609), благодаря системе Коперника. При этом ему так и не удалось идеально примирить реальность с ложной идеей кругового движения.
Коперник не стал задерживать публикацию своих работ, опасаясь навлечь на себя гнев церкви.
На самом деле у него были и другие, не менее опасные молнии, которых следовало остерегаться.
Дело в том, что, хотя исследователи и ученые XVI века принимали некоторые элементы теории, они отвергали сам принцип гелиоцентризма.
Очевидно, что эта новая теория мира была принята далеко не единогласно, поскольку она противоречила традициям «ученых», которым было более 2 000 лет, и это оскорбляло здравый смысл людей, которые были подвержены этой вере.
Поэтому, когда мы говорим об «ученых», мы имеем в виду не только церковных людей.
Ведь только в конце XVII и XVIII веков[8] для сообщества ученых в Европе, чтобы признать обоснованность этого (повторного) открытия, и 18 и 19 века были долгими.[9] за его признание Церковью.
В конце концов, научному сообществу понадобилось три столетия, чтобы признать, что оно ошибалось!
Четыре для церкви.
Три с половиной века борьбы за влияние на рубежах науки, политики и религии.
Но тогда возникает вопрос: кто был его самыми ярыми хулителями после его смерти?
«Ученые мужи» или Церковь?
Давайте посмотрим, кто на самом деле начал военные действия против его новой теории…
Галилео
Галилей был убежден в правильности тезиса Коперника, даже если у него не было немедленного формального доказательства.
Усовершенствовав свой астрономический телескоп путем наблюдения за фазами Луны, Галилей через несколько месяцев после Томаса Хэрриота обнаружил, что Луна не столь совершенна, как это представлялось по аристотелевской теории.
7 января 1610 года Галилей сделал важнейшее открытие: он заметил три маленькие звезды рядом с Юпитером. После нескольких ночей наблюдений он обнаружил, что есть еще и четвертый, и что они сопровождают планету: это были видимые спутники Юпитера.
Это наблюдение имеет фундаментальное значение, поскольку впервые наглядно и доступно демонстрирует, что не все небесные тела вращаются вокруг Земли, находящейся в центре Вселенной.
Это, очевидно, смертельный удар по аристотелианцам и их геоцентрическому тезису.
Всего через 3 месяца он стал известным среди итальянского народа и двора,[10] Кардинал Маффео Барберини (будущий папа Урбан VIII) также пригласил его представить свои открытия в Папском колледже в Риме и в молодой Академии Линчеев. Галилей пробыл в папской столице целый месяц, и за это время ему были оказаны такие почести, что он стал 6-м членом Академии, а на всех его работах, начиная с этой даты, на фронтисписе была изображена рысь Академии.
Известный в народе и при итальянских дворах, признанный церковью…
Очевидно, что никто из них не был его настоящим врагом.
Но кто?
Дело в том, что именно сторонники геоцентрической теории стали злейшими врагами Галилея; нападки на него начались, как только появился Sidereus Nuncius.
Они не могут позволить себе потерять лицо и не хотят, чтобы их убеждения были поставлены под сомнение.
Кто является сторонниками геоцентрической теории? Они не больше и не меньше, чем ученые того времени, «научные исследователи» того времени.
Они — его враги.
Да, вы правильно поняли, «ученые мужи».
Ведь Галилей ставит под сомнение основу их верований, их авторитет, их славу, их кафедру, их положение в обществе и, скажем прямо, их средства к существованию.
Интересно также прочитать, что Галилей также противостоял им с точки зрения метода. Методы Галилея были основаны на наблюдениях и опыте, а не на авторитете сторонников геоцентрических теорий, которые опирались на авторитет Аристотеля.
С этими «учеными мужами» было так: » Поверьте мне, это правда, потому что я говорю вам, потому что я признанный ученый. », или « потому что я рекомендую себя ученому, более важному, чем я сам. (в этом случае), Аристотель ».
И там, когда они надменно драпировались в свои длинные светящиеся одежды, все должны были склоняться перед ними, глядя друг другу в ноги.
Это уже был эффект тоги/белого халата…
С другой стороны, Галилей — это просто..: «Это вывод, к которому нас приводит наблюдение за фактами»..
Это право Разума против закона человеческого эго, размышлений и сомнений против диплома.
Поэтому особенно поучительно отметить, что с того момента, как ученые решили напасть на Галилея, они используют одно из самых гнусных средств, чтобы заставить его замолчать, а именно — найдут способ привести к тому, чтобы церковь признала его еретиком, чтобы его предали смерти.
Важно понимать, что хотя церковь приветствовала Галилея и считала его гелиоцентрическую концепцию привлекательной теорией, геоцентрическая теория Аристотеля оставалась частью ее догмы, благодаря его (к сожалению, все еще очень плохой) интерпретации некоторых библейских текстов.
Хотя кардинал Барберини и Рим оказали ему прекрасный прием, они сделали это на основе принципа эквивалентности гипотез, в соответствии с которым теория Галилея должна была оставаться и представляться как теория.
Вся угроза, с которой столкнулся Галилей, заключалась в том, чтобы заставить его сказать, что его теория — это не теория, а реальность, единственная научная истина, и что она должна превалировать над Библией, которая, по их мнению и мнению церкви, учит геоцентризму.
Для этого ученые пытались заставить доминиканцев и иезуитов атаковать Галилея под углом религиозного эретизма.
Такой угол атаки крайне порочен, поскольку ставит друзей Галилея в Церкви в положение, когда они должны потребовать от него признать, что его выводы являются лишь новой теорией, а не установленным фактом, и в этом случае, несмотря на дружбу, они будут вынуждены принять против него решительные меры.[11].
В своем письме от 1615 года Кристине Лотарингской, обеспокоенной его возможной религиозной ересью, Галилей совершенно справедливо объяснил, что нет никакой фундаментальной проблемы между его видением физического мира и Библией, но что проблема заключается в неправильном толковании Библии теми, кто утверждал, что знает ее.
Он написал ей: «Если случится так, что авторитет Священного Писания окажется в противоречии с явной и определенной причинойЭто значит, что тот, кто толкует Писание, не понимает его правильно. Истине противостоит не смысл Писания, а тот смысл, который он хотел ей придать; Писанию противостоит не то, что в нем есть, а то, что он сам вложил в него, полагая, что это составляет его смысл».
В этом письме Галилей напомнил ему, что гелиоцентрическая идея сама по себе не нова, поскольку многие древние ученые и философы утверждали, что Солнце неподвижно, а Земля подвижна, включая Пифагора и пифагорейцев, Гераклита Понтийского, Филолая, учителя Платона, самого Платона, Аристарха Самосского, Гикета и других, и что Сенека говорил, что необходимо исследовать, чтобы выяснить, движется ли Земля или Солнце.
Галилей также вспоминает этапы своих открытий и противодействие, которое они вызывали у учителей, основывавших свое преподавание на аристотелевских знаниях.
Эти различные моменты ясно показывают, что проблема для Галилея исходила не из Библии, не из истинной науки, которая по своей природе уже занималась этим вопросом, а из неправильного толкования религиозных деятелей его времени, претендовавших на правильное толкование Библии, а также из недобросовестности ученых его времени, которые выступали против него из чистого догматизма и корпоративизма, а не из строгого научного духа.
Стоя на своем, Галилей не пошел на компромисс, отказавшись представить свой тезис как гипотезу, уступающую и подчиненную господствующему геоцентризму, и продолжая заявлять о своей приверженности астрономии Коперника.
Это привело к цензуре его работ, которая была утверждена 25 и 26 февраля 1616 года инквизицией и папой Павлом V.
Именно из-за цензуры диссертации Галилея, которая вписывала его работу в рамки мировоззрения Коперника, эпохальная книга Коперника «De Revolutionibus Orbium Coelestium» также была внесена в список запрещенных католической церковью книг (он оставался таковым до 1835 года), если в нее не будут внесены исправления, то есть если не будут удалены или переписаны десять отрывков, утверждающих реальность гелиоцентрической модели.
Хотя Галилей оставался ярым защитником теории Коперника, несмотря на этот черный список, он не подвергался личным преследованиям, и ему было предложено преподавать свою диссертацию, представляя ее как гипотезу.
Впоследствии он снова подвергся нападкам со стороны иезуитов, в частности Орацио Грасси, но к Галилею по-прежнему благоволил новый папа, его друг кардинал Барберини, который поощрил его к публикации Il Saggiatore («Эссеист»), работы по атомистической философии, высмеивающей (атомизированного!) Грасси.
Он стал знаменосцем римских интеллектуальных кругов, восставших против интеллектуального и научного конформизма, навязанного иезуитами.
В общем, не будем забывать, что то, что стало предсмертным звоном для Галилея и привело к тому, что в глазах масс и потомков ему пришлось отречься от своей работы и своих глубоких убеждений, было, без тени сомнения… его собственное самомнение.
В 1620 году папа Урбан VIII поручил Галилею написать «Диалог о двух великих системах мира» — работу, которая должна была нейтрально представить преимущества и недостатки системы Птолемея и системы Коперника, Он не только якобы высмеивал геоцентризм Птолемея, высмеивая сторонников геоцентризма и изображая их в виде простака, метко названного Симплицием, не только писал на итальянском, а не на латыни, чтобы охватить как можно более широкую аудиторию, но и, что самое главное, совершил ошибку, введя в заблуждение Церковь, обманом заставив ее выдать ему гербовое свидетельство. Поскольку Папа доверял ему, он получил его предисловие и заключение еще до того, как написал текст.
Осознание того, что он находится под защитой папы Урбана VIII и великого герцога Тосканы Фердинанда II Медичи, внука Кристины де Лотарингии, несомненно, способствовало его чувству безнаказанности.
Но эта попытка пробить себе дорогу сделала его излишне уязвимым для нападок его врагов, чей гнев был развязан знаменитостью Галилея, и заставила его потерять часть поддержки, которую он ранее имел от папы Урбана VIII, который, чувствуя себя вдвойне преданным, между злоупотреблением его имприматурой и предвзятым изложением Галилеем двух теорий, к которым он прямо просил его быть нейтральным, не мог не решиться представить своего друга Галилея перед комиссией судей Священной канцелярии, чтобы заставить его отречься и запретить его последнюю работу.
Даже если бы Галилей подчинился, мы можем представить себе закулисный разговор между ним и Урбаном VIII, в котором Урбан VIII обещал смягчить наказание, если Галилей сделает жест доброй воли и публично (но не лично и внутренне) откажется от своей работы.
После его отречения Папа Римский немедленно заменил наказание Галилея домашним арестом. Он никогда не был в тюрьме и продолжает получать доход от двух церковных благодеяний, дарованных ему Суверенным Понтификом. Что касается второй санкции — чтения покаянных псалмов раз в неделю в течение года, — то ее должна была выполнять его дочь, монахиня-кармелитка…
Что же мы можем узнать из истории жизни Галилея? Кто был его главными врагами?
Если нет, то к какому выводу вы пришли?
- «ученые мужи» своего времени и…
- еще один ученый человек, знающий себя и свое самомнение?!
Какой вывод мы должны сделать из этого о людях науки?[12] нашего времени ?
Как вы считаете, изменились ли они в корне, в моральном плане и стали ли они намного лучше, чем люди прошлых поколений?
Я оставляю вас подумать над ответом.
Ньютон
К только что перечисленным нами выдающимся именам, прославившимся как своими открытиями, так и иллюстрацией схожего психоригидного и вечного догматизма научного академического мира, с которым им пришлось столкнуться, добавим имя Ньютона.
Ньютон основывал свои открытия на камнях, заложенных до него Коперником:
Le système de Copernic permettait de mesurer les distances de chaque planète au Soleil, ce qui était impossible dans le système géocentrique aristotélicien.
Именно это впоследствии позволило Иоганну Кеплеру рассчитать траектории движения этих звезд и установить законы движения в Солнечной системе, законы, на которых Исаак Ньютон основывал свою теорию гравитации.
В возрасте 29 лет он стал членом Королевского общества в Лондоне, где познакомился с влиятельным Робертом Бойлем. Ему удалось усовершенствовать телескоп со сферическим зеркалом без хроматической аберрации. В следующем году он решил широко разрекламировать свою работу со светом, что одним махом сделало его знаменитым.
Но обратите внимание, что происходит потом: Такая известность сделала его открытия предметом многочисленных споров и ссор, к которым он питал отвращение:
Роберт Гук, считавшийся экспертом в оптике (в 1673 году он построил телескоп, сконструированный Джеймсом Грегори в 1663 году), проявил интерес, но яростно критиковал трактат, указывая на неадекватность демонстрации. Ньютон ответил яростно, утверждая, что Гук ничего не понял из его работы и что невозможно было воспроизвести его эксперимент за столь короткое время. Это было несомненно, и Гук позже признался ему, что потратил всего несколько часов на изучение статьи. (sic!!). Эти два человека остались врагами на всю жизнь. Но Гук был не одинок в своей критике. Христиан Гюйгенс сначала высоко оценил его теорию, а затем обнаружил несколько недостатков. Но, пожалуй, самый ожесточенный спор был между ним и английским иезуитом Фрэнсисом Холлом.
Какова же была реальная природа объективности его коллег, изучавших ту же область, что и он, в научном сообществе того времени?
Она близка к нулю, не так ли?
И каковы последствия для Ньютона всей этой ревности и бесплодного противостояния со своими сверстниками?
Устав от возражений, которые отнимали у него самое ценное (время учебы), Ньютон отказался от участия в публичных дискуссиях.
Следует также отметить В 1677 году смерть его учителя и наставника Айзека Барроу, смерть его друга Генри Ольденбурга (его единственной связи с научным сообществом) и потеря всех его работ по цветам во время пожара в его квартире сильно повлияли на него в течение нескольких месяцев. Пройдет двадцать пять лет, прежде чем он снова опубликует свою теорию света.
Тем не менее, крайне парадоксально читать и отмечать, что в то время как Ньютон сегодня считается одним из величайших гениев и ученых в истории человечества, В то же время его связь с научным сообществом при жизни оказалась весьма непрочной, материализовавшись только через его учителя и Генри Ольденбурга, который выступал не более и не менее как дипломат (а не ученый) в качестве секретаря Королевского общества, стремясь ослабить постоянное эго-напряжение между учеными:
Ольденбург создал обширную сеть научных контактов по всей Европе, с которыми вел регулярную переписку. Не обращая внимания на вражду, которая неизбежно возникала за кулисами Академии, «…он продолжал использовать все имеющиеся в его распоряжении средства, чтобы помешать цензуре, чтобы облегчить общение между исследователями, и использовать свои дипломатические способности, чтобы ослабить напряженность и разрядить ссоры между учеными.
Очевидно, что воздух между учеными был совсем не пригоден для дыхания.
Конечно, если нас удивляет отсутствие поддержки, которую получил Ньютон, мы можем сказать, что он обладает мучительной и сложной личностью. Он неохотно сообщал о своих работах и часто публиковал их через несколько лет после завершения. Он склонен замыкаться в себе, живет один и является трудоголиком. Иногда он забывает поспать или поесть. Более того, его отношения с окружающими часто бывают проблематичными.
Но это не является достаточным объяснением того, что ему приходится сталкиваться со столь сильным противодействием или недоверием со стороны своих непосредственных коллег.
Фактически единственным ученым, доверившимся Ньютону, был Эдмунд Галлей, астроном и инженер, который, уговорив Ньютона поделиться своей концепцией Вселенной, сделал его частью истории науки.
Он гласит:
В 1687 году при финансовой помощи и поддержке Эдмонда Галлея он опубликовал свой главный труд: Philosophiæ naturalis principia mathematica («Математические принципы натуральной философии»).
Эта работа знаменует собой начало математизации физики.
В частности, он изложил свою теорию универсального притяжения.
Он установил три универсальных закона движения, которые оставались неизменными и неулучшенными на протяжении более чем двух столетий.
Исаак Ньютон был провозглашен «отцом современной механики» благодаря трем законам движения, которые носят его имя и, будучи сформулированными, преподаются до сих пор:
Принцип инерции
Фундаментальный принцип динамики
Принцип взаимных действий
Простота и эффективность этой теории окажут сильное влияние на другие науки XVIII века, особенно на социальные.
И снова посмотрите, что происходит после этого вступления в историю:
Однако если в Британии книга была хорошо принята, то на континенте реакция была враждебной.
Почему такая разная реакция?
Это был в значительной степени церковный спор между научными сообществами Европы и Англии, примером чему может служить полемика между немцем Лейбницем и англичанином Ньютоном об отцовстве исчисления бесконечно малых, которая была решена в пользу последнего Королевской академией (президентом которой к тому времени стал Ньютон).
Приходится констатировать, что, несмотря на блестящие умы, поведение и реакции больше похожи на поведение и реакции детей на детской площадке.
Что касается признания Ньютона коллегами, то в конце концов оно было достигнуто, но это был долгий и трудный путь.
Что все это говорит нам об истинной объективности научного сообщества?
Я оставлю вас, чтобы вы подумали об этом.
Отчет
Со своей стороны, я упомянул здесь лишь эти несколько прославленных имен, но список великих имен, истинно научных умов, которым пришлось бороться против сложившегося «научного» истеблишмента, во всех отношениях сравнимого со священным жречеством, был бы, несомненно, гораздо длиннее, отстаивать правоту своих новых открытий, угрожавших профессорским званиям и привилегиям их «старших коллег», терпеть клевету и очернительство, иногда на протяжении всей жизни, прежде чем наконец выиграть дело и получить признание, если не при жизни, то хотя бы после смерти, а затем… вопреки всему, воздвигаются в виде статуй, возвышаются, возносятся, не по своей вине, в ранг светил или квазибожеств, порождая, в свою очередь, новые волны продвижения ревностных священников-учеников, чье мышление, в свою очередь, становится таким же ортодоксальным и непримиримым, как и у их предшественников-«мемов», Тех самых людей, которые не так давно, с точно таких же скамей, высмеивали, поносили и изгоняли оригинальность видения своего хозяина, пока оно не стало новой главной теорией господствующей вселенной.
И так продолжается, увековечивая адский порочный круг неприятия новизны и открытий, который, увлекаемый кинетической энергией собственной гордыни, подавляет любое стремление к появлению Истины.
К счастью, когда здравый смысл наконец берет верх, эта адская машина останавливается, позволяя добиться определенного прогресса.
До сих пор я приводил примеры ученых, которые с большим трудом добивались признания выводов своих работ коллегами, что само по себе свидетельствует о монолитности научного сообщества и его тупом корпоративизме, зачастую не позволяющем ему анализировать работы своих коллег с настоящей объективностью.
Но я хотел бы привести другой пример, контрпример, но не менее показательный: случай Эйнштейна.
Я считаю, что его случай иллюстрирует еще один ключевой фактор, который необходимо учитывать, чтобы побудить нас сделать шаг назад по отношению к утверждениям научного сообщества.
Эйнштейн
Случай Эйнштейна является противоположным предыдущим примерам, поскольку, когда его работа была опубликована, он был сразу же признан своими коллегами.
В его случае, даже если поначалу ему приходилось развивать свои идеи параллельно с супружеской жизнью и не слишком увлекательной работой, мы не можем сказать, что он был отвергнут научным сообществом своего времени!
Совсем наоборот.
С другой стороны, что мне кажется особенно интересным в его случае, так это тот факт, что при всей своей гениальности он позволил увлечь себя и ввести в заблуждение когнитивной предвзятостью, которая заключается в приоритете выводов его собственной работы над научной реальностью.
Почему кто-то так говорит?
Возможно, вы помните споры, возникшие между ним и Нильсом Борхом, квантовым физиком того времени?
Давайте рассмотрим природу их разногласий, почему Эйнштейн, можно сказать, был неправ и как это учит нас тому, что даже самые блестящие человеческие умы подвержены когнитивным предубеждениям и могут «ошибаться в сторону гордости».
Характер спора
Что касается сути их спора, то прежде всего следует сказать, что Эйнштейн не был невеждой в квантовой физике, отнюдь нет, поскольку вклад его собственных работ в эту теорию был даже заметен (например, его объяснение фотоэлектрического эффекта). Поэтому он полностью понимал фундаментальные последствия теории, над которой работал Нильс Бор.
В основном Эйнштейна беспокоил тот факт, что его взгляд на мир, основанный на изучении физического мира, был детерминированным, в то время как взгляд Бора и квантовый мир, который он изучал, был вероятностным.
С одной стороны, бесконечно большая вселенная, управляемая законами и чрезвычайно точными константами, так что каждая частица и ее движение четко определены, а с другой — бесконечно малая вселенная, лежащая в ее основе, но управляемая законами так, что все случайно, управляется вероятностями.
Парадокс очевиден. Эти два мира казались несовместимыми.
Чтобы разрешить эту несовместимость, Эйнштейн принципиально решил отдать предпочтение детерминистскому видению бесконечно большого перед бесконечно малым.
Он был убежден, что, поскольку квантовая физика определяется как вероятностная, в отличие от физического мира бесконечно большого, который он изучал и анализировал больше, она обязательно неполна. По его мнению, должны существовать скрытые переменные, еще не открытые, которые, будучи обнаруженными, подогнали бы квантовую физику под законы физического мира, которые он считал высшими.
Это предстоит выяснить квантовым физикам.
Таким образом, квантовая физика с ее странными законами была для него физикой еще незавершенной и неоконченной, и как только это произойдет, она неизбежно будет гармонировать с результатами его работы, которая, по его словам, имела универсальный сквозной характер.
Первое столкновение Эйнштейна и Бора произошло в октябре 1927 года, когда они впервые встретились в качестве гостей на Пятом Сольвейском конгрессе. В то время как Эйнштейн отстаивал предварительный характер квантовой теории, Бор считал ее завершенной теорией. В какой-то момент Эйнштейн в раздражении бросил Нильсу Бору знаменитое «Gott würfelt nicht» («Бог не играет в кости»), на что Нильс Бор ответил: «Кто ты такой, Альберт Эйнштейн, чтобы указывать Богу, что делать?[13] »
Очевидно, Эйнштейн не допускал, что его видение может быть оспорено.
Давайте рассмотрим еще один момент, который подчеркивает когнитивную предвзятость Эйнштейна.
Этот момент наступил в 1935 году, когда он опубликовал знаменитая статья «ЭПР» (названная по имени ее авторов Эйнштейна, Подольского и Розена) в американском журнале Physical Review под названием «Можно ли считать, что квантовая физика дает полное описание физической реальности?
Вместе с двумя своими коллегами Эйнштейн поставил мысленный эксперимент, который, не оспаривая предсказаний квантовой механики, позволил ему поставить под сомнение ее полноту и, тем самым, интерпретацию квантовой физики Бором. Он представляет себе две частицы из одного и того же объема (т.е. замысловатого), движущиеся в противоположных направлениях. На один из них наложено ограничение, которое заставляет его реагировать определенным образом. Согласно фундаментальным принципам квантовой физики, если на одну из двух частиц наложить ограничение, заставляющее ее реагировать определенным образом, другая частица, независимо от расстояния, разделяющего их, будет вести себя точно так же. Если в мире бесконечно малых явление запутывания еще могло показаться Эйнштейну приемлемым, то в данном контексте оно уже неприемлемо, поскольку означает передачу сигнала быстрее скорости света, что противоречит его теории специальной относительности.
По сути, Эйнштейн утверждает, что, как показывает его теория специальной относительности, ничто не может двигаться быстрее скорости света. И поскольку это результат, который он нашел, ничто не может ему противоречить… Так что если две частицы обмениваются мгновенными сообщениями, хотя их разделяет почти бесконечное расстояние, для него здесь что-то нечисто.
Для Эйнштейна это противоречие свидетельствует о том, что квантовая физика действительно является неполной теорией и что в квантовых частицах есть скрытые переменные (или характеристики), которые еще предстоит обнаружить. Переменные, которые предопределили реакцию частиц, заставив будущих наблюдателей поверить, что они способны взаимодействовать, несмотря на то, что их разделяет очень большое расстояние.
Бор категорически отвергает понятие скрытых переменных. Для него не может быть «предопределения» физических характеристик квантовой частицы, поскольку только когда экспериментатор производит измерение частицы, мы можем узнать значение одной из ее физических характеристик (положение, импульс, спин в случае квантовой запутанности и т.д.).
Эйнштейн также считал, что частица может реагировать только на свое окружение, относительно близкую систему отсчета, но, с его точки зрения, невозможно взаимодействовать с частицей, находящейся на другом конце Вселенной.
Бор возражает Эйнштейну, утверждая, что его мысленный эксперимент не имеет логического смысла, поскольку в рамках квантовой физики две частицы должны рассматриваться как неразделимое целое или как единое явление, находящееся в контексте одного и того же целого или одной и той же системы отсчета.
На самом деле Эйнштейн продолжает считать, что квантовые частицы эволюционируют в контексте законов классической физики, тогда как Бор утверждает, что они эволюционируют в другом отдельном референте, референте, лежащем в основе физического мира, со своим собственным способом коммуникации.[14].
Очевидно, что, несмотря на свою гениальность, Эйнштейн, похоже, придерживался своего детерминистского взгляда на мир.
Для него ничто не может двигаться быстрее скорости света.
И ничто не может общаться мгновенно, разделенное почти бесконечным расстоянием.
Это пределы, которые он наблюдал в физическом мире, являющемся объектом его исследований, и которые, по его мнению, должны быть применимы ко всем и ко всем мирам, включая глубинный квантовый мир.
Он отказывается признать, что может существовать мир, который не подчиняется открытым им законам физического мира.
Чтобы продемонстрировать это, он готов прогнуть квантовую физику, вместо того чтобы позволить ее результатам навязать себя ему и изменить его собственное глобальное видение вещей.
Почему сегодня ученые знают, что Эйнштейн ошибался?
Теперь это общеизвестно, благодаря эксперименты, проведенные Аленом Аспектом (французским лауреатом Нобелевской премии по физике 2022 года) в начале 1980-х годов, по неравенствам Белла[15]неравенства, которые всегда должны быть верны, если бы Эйнштейн был прав.
В экспериментах, однако, они систематически нарушались.
Это демонстрирует принцип нелокальности: частицы реагируют не только на ограничения своего окружения.
Значит, Эйнштейн ошибался.
Но чему все это может научить нас в плане того, что нужно отстраняться от утверждений даже самых блестящих ученых?
Ну, это факт, что даже самые блестящие умы могут ошибиться в сторону гордыни и отдать предпочтение своему мнению, результатам своей работы, а не реальности мира, вплоть до того, что не заметить реальность совершенно другого мира!
Так что, если такой великий гений, как Эйнштейн, допустил такую огромную ошибку, не стоит ли нам быть осторожными, когда ученые говорят нам истины, которые они преподносят как доказанные и незыблемые?
Так что же мы должны заключить?
Научное сообщество: корпорация светских священников
Все это наталкивает на мысль, что зачастую мир науки, в отличие от объективного научного подхода, которым он гордится и который должен защищать, поскольку состоит из людей, подверженных моральным недостаткам, часто ведет себя скорее как настоящий круг провинившихся религиозных священников, защищающих друг друга.
Следует признать, что как каждая религия обычно защищает свои догмы с помощью «элиты» преданных священников, так и научный мир пересечен догмами, каждая из которых имеет свою часовню и колонну священников, даже если они не ходят по своим делам так, как священнослужители, одетые, чтобы произвести впечатление на людей, а скорее с распущенными волосами или в кепке и трениках.
Так что проблема абсолютно не в науке, не в реальном научном подходе, не в экстраординарном интеллекте научного сообщества, а в том, что настоящая наука требует скромного подхода, который, к сожалению, большинство людей, которые за нее берутся, не перенимают.
Облачившись в научную вуаль, как в чистый чек, размахивая перед всем миром своими учеными званиями, они подвергают общество навязчивой пропаганде и навязывают людям свое видение мира, порой доходя до издевательства над теми, кто верит, кто верит в Бога, кто видит мир не так, как они.
Даже если они сами ведут себя как священники!
И все же научный подход, о котором заявляют многие люди, изначально был чистым актом религиозной веры, как и вера в Бога-создателя… :
потому что научность — это акт веры.
Давайте подумаем об этом.
В науке невозможно отрицать фундаментальный принцип: «У каждого следствия есть причина» или то, что «Целое не может возникнуть из ничего».
Тем не менее все согласны с тем, что наша Вселенная родилась из невообразимого источника энергии.
Предпочтительный вариант, соответствующий современным моделям, заключается в том, что наша Вселенная, ее законы и константы были сосредоточены (или были сосредоточены) в бесконечно малой точке, непосредственно перед большим взрывом и его расширением-инфляцией.
Проблема для всех заключается в том, откуда берется этот источник энергии?
Этот последний вопрос, поставленный так, как он есть, в абсолютном смысле является для всех абсолютной Тайной.[16].
Но дело в том, что Источник этой колоссальной энергии должен существовать, иначе нашей Вселенной просто не было бы.
Итак, как мы называем веру в то, что нам непонятно, что является для нас абсолютной тайной, но что само навязывает нам себя?
Если не «Вера»?
Назовет ли верующий этот источник Богом или Высшим Существом, или атеист назовет его сверхмощным Шансом или, что то же самое, Матерью Природой, которая так хорошо все делает, факт остается фактом: и тот, и другой в этот момент, в момент первоначального основания мира, осуществляют строгий, идентичный, равнозначный акт веры в первоисточник нашей вселенной.
Это факт, который никто не может отрицать.
С этого все и начинается.
Поэтому научное сообщество в основе своей религиозно.
Он просто не верит в то же существо, что и верующий.
Но религией становится не объект акта веры, а сам акт веры!
Этот факт, этот невысказанный факт, потому что он никогда не озвучивается таким образом, оправдывает утверждение, что научное сообщество — это религиозное сообщество.
Это также отчасти объясняет те же отклонения его собственного священства в самоуправлении своими теориями, которые мы наблюдаем в других священствах (ложной) религии во всех ее многочисленных разновидностях.
Эквивалентность между двумя сообществами существует не только с самого начала, но и в конце дня, потому что, по сути, как папство провозгласило себя непогрешимым и, среди прочего, утвердило геоцентризм как абсолютную истину, только чтобы проглотить свое высокомерие и съесть свою шляпу 4 века спустя, так и современный папа, Эйнштейн, если бы он был жив, должен был бы точно так же съесть свою шляпу, когда была опубликована наша Нобелевская премия по физике.
Научное сообщество глухо, немо и слепо
Глухота научного сообщества к новым идеям и причины, лежащие в ее основе, уже давно обсуждались.
Что касается того, что она молчит о причине происхождения Вселенной и человека, то она сама признает, что это не ее цель, не ее миссия, которая заключается исключительно в объяснении того, как устроен мир.
Она сама признается, что ее волнует только то, как, а не почему.
Поэтому в нем ничего не говорится на эту тему.
Что касается того, что она слепая, мы должны признать и это:
На сегодняшний день принято считать, что ученые имеют представление лишь о 5% видимой Вселенной, что соответствует видимой материи, известной как барионная материя (состоящая из протонов, нейтронов и электронов).
Также считается, что она примерно на 25 % состоит из темной материи — формы материи, которая до сих пор совершенно непонятна и обнаруживается по ее влиянию на силу гравитации. Остальные 75 % — это темная энергия, которая, по-видимому, связана с вакуумом и объясняет ускоренное расширение Вселенной.
Что касается того, что было открыто к настоящему времени, хотя барионная материя является единственной возможной областью анализа… научный мир остается слепым, потому что он все еще не в состоянии объяснить однородным образом различные силы, которые ему удалось идентифицировать в этих 5%.
Поэтому он все еще ждет, когда будет найдена теория Всего, которая сможет объединить и описать одновременно четыре найденных им фундаментальных взаимодействия: сильное ядерное взаимодействие (для сцепления атомного ядра), электромагнитное взаимодействие (свет, электричество и магнетизм, химия и т.д.), слабое взаимодействие (бета-реактивность и ядерный синтез) и гравитационное взаимодействие (тяготение). Главная, но не единственная проблема заключается в объединении квантовой механики и общей теории относительности, которые описывают явления на микроскопическом и макроскопическом уровнях соответственно.
Добавьте к этому тот факт, что, как уже говорилось в предыдущих заметках, научный мир до сих пор не включил в свои расчеты области сознания и свободы воли, хотя они действительно существуют.
Что бы вы сказали человеку, чья способность видеть составляет всего 5%, да и то размыто, негармонично и неполноценно?
Кроме того, что вы практически слепы?
Что это говорит вам о достоверности утверждений многих представителей научного сообщества?
Теперь вы можете спросить: почему здесь и сейчас мы так яростно нападаем на представление ученых о себе и своем мнении?
Просто потому, что это имеет далеко идущие последствия для той области исследований, о которой пойдет речь в этой серии:
Если мы хотим понять и разгадать тайны прошлого, нам придется признать несколько вещей:
- Что язык и средства выражения доисторического человека были не такими, как у нас, что это был язык, основанный на символах.
- Самые архаичные из известных языков, включая шумерский и египетский, были тесно связаны с предшествовавшими им неолитическими и палеолитическими цивилизациями. Они были их детьми.
Таким образом, расшифровать символический язык шумеров и египтян — значит расшифровать не только тайны их цивилизационных областей и цивилизаций, сменивших их в духовном родстве, но и язык доисторического человека, язык их отцов, которые передали его им, поскольку, как у нас будет достаточно возможностей продемонстрировать, священный язык, используемый ложной первоначальной универсальной религией, совершенно вне времени.
Какова позиция научного корпоративизма в области предыстории?
Это печальное положение дел, и именно поэтому нам придется работать вместе, чтобы перевернуть этот стол вверх дном :
стол ученых, занимающихся предысторией: археологи и палеонтологи
Всепроникающее влияние научного мышления на изучение доистории
Реакция специалистов на мифологические сцены и священные места
Надо сказать, что почти систематически, сталкиваясь со сценами мифологического характера, которые явно относятся к сакральной сфере, ученые, исследующие их, проявляют осторожность и признаются, что находятся в полной растерянности.
Чтобы объяснить то, что их инструментарий не позволяет им понять, они почти систематически укрываются за тем, чему их учили об этих «примитивных» популяциях, зная, что это, несомненно, возникшие религиозные чувства или простые шаманские обряды, связанные с плодородием урожая или успехом охоты.
Легкий выход из положения проявляется и в том, что мегалитические памятники в лучшем случае можно рассматривать лишь как инструменты для отслеживания солнцестояний и равноденствий в целях мониторинга урожая, возможно, с сакральным призванием, но в целом все еще очень неясно.
Эта риторика — их универсальное убежище для того, чтобы дать широкой публике представление о символизме фигур, предметов и орнамента священных мест народов, появившихся до появления письменности.
Они ни разу не предложили другого пути, другого взгляда на вещи, чтобы придать смысл этим символам и заставить их говорить.
Однако сейчас самое время начать сомневаться в себе, ведь дело в том, что «современная» наука о доистории с таким подходом до сих пор не смогла объяснить ни одной из загадок открытых ею мест.
Причины этого когнитивного предубеждения
Существует несколько совокупных причин такого когнитивного предубеждения, которое мешает им понять, о чем идет речь.
Давайте рассмотрим некоторые из них:
Подпитываясь только теорией эволюции
Это печальное наблюдение, но если и есть круг мысли, который полностью изъеден одноколейным мышлением научно-эволюционной теории, то это именно он.
Доказательство налицо: если вы изучаете доисторию и являетесь палеонтологом, археологом или этнологом… если вы не хотите быть исключены из этого сообщества и его публикаций, вам придется подчиниться его доксе, научно-эволюционистской догме, которая налагает настоящий диктат на прочтение доистории и порождает крайне ошибочное когнитивное предубеждение: считать наиболее архаичные цивилизации обязательно наиболее инфантильными.
В их сознании слово primitive, которое также имеет первобытное значение, часто несет только негативный оттенок, и именно в этом смысле они его используют.
Таким образом, вездесущее влияние научного мышления на мир доистории продолжает, несмотря на то что все больше доказательств обратного, слишком часто заставлять нас верить, что наши далекие предки были не более чем отсталыми людьми, которые лишь очень постепенно стали способны на несколько подвигов (ходьба, разведение костра, охота и собирательство, а затем и земледелие) и чья мифология или первобытная религия сводилась к поклонению стихиям природы.
Что вводит в заблуждение широкую общественность в этом отношении, так это тот факт, что мы спонтанно связываем технический прогресс, к которому имеет доступ цивилизация, с когнитивными способностями ее членов, тогда как, если мы на несколько мгновений задумаемся об этом, накопление технического прогресса, информации, является просто механическим и обязательно прогрессивно улучшается со временем и средствами распространения. Последняя цивилизация обязательно будет обладать многими техническими преимуществами, но это не значит, что ее представители более разумны, чем первые. Она просто наслаждается результатами их работы!
А на самом деле все наоборот, ведь познание работает как мышца, требуя постоянной тренировки, поэтому оно атрофируется, если мы перестаем им пользоваться и заменяем его техническими средствами…
Но у этого научного постулата тяжелая жизнь, и он продолжает искажать и мешать нашему пониманию истории.
Ведь если вкратце оглянуться назад, то с самого начала (перечитайте Антуана Комта) постулатом сциентизма была пирамидальная стратификация человеческой эволюции (как и индивидуальной эволюции) по прогрессивным эволюционным стадиям.
С тех пор был достигнут определенный прогресс в обратном направлении. Но даже если сегодня наконец-то будет признано, например, что когнитивные способности так называемого палеолитического (верхнего) и неолитического человека были очень похожи на наши собственные, факт остается фактом: поскольку предпосылка о том, что наши предки эволюционировали так же далеко, как и мы, вбита в сознание как самоочевидная, в коллективном бессознательном они обязательно воспринимаются как когнитивно уступающие нам с самого начала, то есть «еще не достигшие нашего уровня интеллекта и эволюции».
Надо признать, что это гигантский акт коллективной лести, ведь кто, в конце концов, оказывается на вершине пирамиды, как высшая кульминация кустистого дерева эволюции видов? Если не откровенно скромный «сапиенс», которым мы являемся, то есть современный человек, «цивилизованный» западный белый человек, архетипом которого является Элон Маск со своей Tesla и ракетой Starship, нацеленной на Марс, на вершине эволюционной пирамиды, а в самом низу — первобытный африканец, черный человек, который открыл двуногость, упав с дерева.
В томе, посвященном религиям, мы увидим, как это научное эволюционистское видение, с любой точки зрения, потерпело полное поражение, как с точки зрения логики, так и с точки зрения научных открытий, и поэтому теперь заслуживает полного отрицания и отвержения.
Мы увидим, что это склеротическое, стратифицированное, онанистическое видение человека сапиенс-модерн и его цивилизации как лучшего, что было достигнуто до сих пор, которое заставляет мир смотреть на свой собственный пуп через призму только его собственных глаз, совершенно необоснованно.
Как бы то ни было, несмотря на все последние открытия, свидетельствующие об обратном, из-за ужасного эффекта инерции (такого же, как в случае с глобальным потеплением) влияние такого взгляда на вещи все еще остается чрезвычайно сильным и распространенным, особенно во всех так называемых «научных» кругах.
Отказ от изучения метафизики сознания и смежных наук
В книге, посвященной исключительно анализу религий, мы увидим, что приход научности имел следующие последствия абсолютно революционный По сравнению с предыдущими эпохами (которые все были основаны на метафизике[17] и в то же время переплетается с научными исследованиями и Разумом), чтобы впервые в истории человечества отложить в сторону все, что касается метафизики и области Сознания.
Очевидно, что в таком контексте наука о символе, относящаяся к чистой области сознания и метафизики, поскольку она была ее языковым вектором, перестала быть привлекательной и в итоге превратилась в науку без рельефа.
Это, несомненно, «первородный грех» сциентизма, который имел серьезные последствия в изучении предыстории, лишив археологию, находящуюся в прямом и постоянном контакте с миром сакрального, правильной основы для прочтения своих собственных открытий.
иерархизация наук, когда преимущество отдается одной категории
Одним из последствий такого разворота науки стало изменение значимости дисциплин.
В томе о религиях мы снова увидим, как мало-помалу научные дисциплины были иерархизированы благодаря идеологии научности, впервые поставившей на первое место среди дисциплин, считающихся лучшими с ее точки зрения, науки, которые она описывала как точные (или трудные).[18] которым она приписывала способность решить все проблемы и беды человечества в долгосрочной перспективе, и поставив гуманитарные и социальные науки на второе место[19] которые стали называть неточными (или мягкими) науками.
Это, очевидно, привело к их обесцениванию, несмотря на то, что научная строгость была такой же требовательной, как и в «первых».
некомпетентность в символической и религиозной науке
Последствия влияния научного дискурса оказались разрушительными для науки по отношению к сакральному.
Поскольку она с самого начала если не исключила, то, по крайней мере, отбросила науку о символическом из своего поля исследования и анализа, из своих ключей к чтению, она лишила себя единственного настоящего ключа, который позволил бы ей понять и объяснить то, что она обнаруживает.
Именно это приводит современное научное сообщество в замешательство, когда дело доходит до интерпретации доисторических сцен и мифов, потому что оно просто не имеет никакого понимания или знания символов, историй, мифов и фигур, которые оно изучает, и, как следствие, у него нет абсолютно никакого способа понять, о чем идет речь.
Насколько мне известно, ни один археолог, этнолог или палеонтолог не обладает подробными знаниями о мире символизма.
Если бы это было так, он бы давно это понял.
Так что их гиперспециализация, со всех точек зрения, просто не подходит в данном случае, когда речь идет о правильной интерпретации такого типа сайта.
У них нет правильного ключа для чтения, правильного инструмента для анализа.
Чтобы понять это, мы можем воспользоваться современным примером:
Если бы завтра вам пришлось просить кого-то объяснить вам картину «Мона Лиза», кого бы вы выбрали: водопроводчика, социолога, этнолога, специалиста по спектральному анализу, искусствоведа или специалиста по символизму?
Очевидно, что спектральный анализ прольет свет на техническое мастерство, с которым была создана работа, а искусствовед — на культурный контекст и контекст самого художника в то время, но поскольку картина — это образ, нагруженный символами, только специалист по символизму сможет расшифровать то, что художник хотел передать подсознательно и в завуалированной манере.
Другие дисциплины плохо подходят для решения этой задачи.
И все же… когда обнаруживаются доисторические места, в путь отправляются палеонтологи, этнологи, историки наскальной живописи… Но, не имея символического понимания того, что они наблюдают, и несмотря на свои лучшие намерения, сталкиваясь с историями или сценами, над которыми они не властны, они, естественно, могут рассматривать их лишь поверхностно, как то, чем они кажутся.
В результате, столкнувшись с этими метафизическими следами, которые они обязаны наблюдать, но не могут расшифровать, научная доктрина, которой они пропитаны, немедленно берет верх и дает им не ключ к чтению, а скорее ключ к тому, как избежать ответственности, путь к бегству, чтобы попытаться выбраться из тупика, в котором они оказались:
Эта бесконечная лазейка очень проста и, да, она почти всегда одна и та же:
Исходя из общепринятого принципа, что эти творения являются плодом воображения людей, находящихся в процессе когнитивной эволюции, интерпретации мифологических историй и доисторических сцен довольно быстро обходят стороной и считают их, по меньшей мере, зачатками проявления зарождающейся анимистической, тотемической религиозности, связанной исключительно с культом плодородия, урожая или охоты.
Отсутствие диалога и синергии между различными научными областями
Помимо запрета на символическую науку, очень быстро стало невозможно навести мосты между дисциплинами, тем более что каждая дисциплина имела тенденцию к гиперспециализации.
В этой связи я приглашаю вас (перечитать) статью, появившуюся в газете Le Monde в сентябре 2022 года под особенно выразительным названием: » Чем лучше работают междисциплинарные исследователи, тем меньше вероятность того, что они получат аккредитацию от своих коллег». с введением В статье, опубликованной в журнале Le Monde, группа из четырех исследователей показывает, что ученые, чья работа охватывает несколько дисциплин, находятся в невыгодном положении по сравнению со своими коллегами, поскольку они рассматриваются как угроза статус-кво этих дисциплин…
Другими словами, все стало настолько изолированным, настолько гиперспециализированным, настолько частной собственностью, что междисциплинарный диалог стал невозможен.
Поэтому не стоит спрашивать, почему исследователи так недальновидны, когда изучают фрески, захоронения и священные места и пытаются объяснить их значение.
Отделенное, пирамидальное, гиперспециализированное видение науки, в высшей степени редуктивное, поскольку оно ограничено одной областью знаний, которое структурировало их психику, просто не позволяет им сделать это.
Сверхспециализация, которую она порождает, неизбежно создает эффект увеличительного стекла или «головы в руле», в результате чего они перестают видеть Целое и, следовательно, правильно его понимать.
И опять же, это происходит не потому, что им не хватает интеллекта, ведь они обязательно блестяще разбираются в своей специальности, а потому, что они просто не вооружены нужным опытом для объяснения своих открытий.
Многие из наших благонамеренных ученых не находят времени (или у них просто нет времени), чтобы выйти за пределы чрезвычайно узких рамок своей дисциплины, посмотреть в другую сторону, объединить различные области знаний, чтения и мировоззрения, чтобы получить более глобальное видение.
Это очень вредно, потому что мешает им понять глубокий смысл собственных открытий, которые часто оказываются исключительными, когда вы точно знаете, что они означают.
Отсутствие учета между научными областями, граничащее с пренебрежением
Нередко можно увидеть определенное презрение между теми, кто должен работать в точных науках, и остальными, а также между неточными науками, если одна из них получила первенство в изучении той или иной области под научным руководством.
Археологи склонны смотреть свысока на мифологов, специалистов по символам, филологов и лингвистов, потому что чувствуют свое превосходство над ними, отчасти потому, что они всегда были частью доминирующего научного образа мышления, а также, вероятно, потому, что их открытия обеспечили их дисциплине большее освещение в СМИ.
Легкий способ принизить работу коллеги — использовать уничижительные термины, такие как «мистик», потому что он работает не с костями и камнями, а с нематериальным, с мыслью. Это, конечно, хороший способ описать его как шарлатана и решительно уничижительный термин, подразумевающий неявное отрицание его объективности или научной легитимности с самого начала.
Или, более любезно, мы можем сказать ему, что его область исследований, не знаю, например, слишком открыта для интерпретации.
Это значит забыть о трех вещах:
Согласно научным догмам, которыми она руководствуется, археология сама по себе является частью гуманитарных наук, а не частью так называемых «точных» физических наук (физики, химии, биологии и т.д.)! Давайте признаем, что это похоже на то, как чайник называет чайник черным…
Аналогичные обвинения были выдвинуты и против Шампольона, который впоследствии был превознесен, поскольку взял на себя труд оправдаться в письме к брату от 7 апреля 1818 года, в котором он давал отзыв о своей работе по дешифровке: «Работа Шампольона увенчалась большим успехом. В моем случае нет ни шарлатанства, ни мистицизма; все является результатом сравнения, а не заранее заданной системы. ».
Когда 27 сентября 1822 года Шампольон сообщил М. Дасье о своем открытии системы дешифровки иероглифов, он описал ее следующим образом: «Система основана на системе дешифровки иероглифов. Это сложная система, форма письма, которая одновременно является образной, символической и фонетической, в одном и том же тексте, в одном и том же предложении, я бы даже сказал, в одном и том же слове».
Так является ли Шампольон символическим, образным, метафизическим, мистическим? Или язык, который он изучает и должен расшифровать?
Поэтому археолог должен понимать, что мистическим является не мифолог-«симболог»-лингвист. Это архаичная цивилизация, раскопанная самим археологом, который, перестав быть археологом, перестает ее понимать.
Поскольку, как мы прекрасно понимаем, до прихода научности все предыдущие цивилизации основывали свое древо знаний на корнях метафизики, если ученые предыстории не прибегнут к метафизике, если они не попытаются увидеть вещи так, как они их видели, а не через маленький конец подзорной трубы, которую они якобы и глупо перевернули вверх дном, они никогда не смогут их понять.
Так что нам придется вернуть подзорной трубе ее первоначальное значение и снова научиться думать, как наши предки, принять их точку зрения, а не нашуНам нужно расшифровать и повторно использовать символический язык, который они использовали для передачи своих мыслей, и перестать пытаться читать прошлое через нашу недавнюю сетку чтения.
Третье, что следует сказать, — это то, что вся наука по своей природе относительна, потому что в своих отношениях с реальностью наука руководствуется объективностью.
Иными словами, научное сообщество обычно всегда стремится избавиться от своей субъективности, опираясь на верифицируемый фундамент и всегда критически оценивая собственные разработки.
Таким образом, мифологический ученый-«симболог», анализирующий объект, имеет строго тот же дух и тот же научный подход, что и тот, кто анализирует его с археологической точки зрения, поскольку он тоже должен пытаться основывать свою интерпретацию на проверяемых и наблюдаемых соображениях.
Можно даже сказать, что анализ мира символов и мифов с целью свести субъективность к минимуму требует исследований, возможно, более обширных, чем те, что проводятся в так называемых точных науках. В физике, например, один хорошо проведенный эксперимент может определить чрезвычайно точный и неизменный математический закон. С другой стороны, определение значения символа потребует обширных знаний обо всех его встречах во всех известных мифах, чтобы выявить его многочисленные аспекты и, определив контекст, сказать, какой из них конкретно выражен в изучаемом мифе. Потому что символ, как правило, не фиксирован, как частица в физическом мире. Аналогия больше похожа на квантовую частицу, потому что символ часто полисемичен, у него может быть несколько значений, несколько лиц, и чтобы суметь заморозить его, придать ему истинное значение в данном мифе, который мы расшифровываем, нам нужно принять во внимание весь его контекст, все влияния истории, которую он рассказывает; Поэтому часто необходимо собрать совокупность сходящихся доказательств, а не просто один кусочек, чтобы свести вероятность ошибки к нулю, свести на нет всю личную субъективность и тем самым удостовериться, что сделанная интерпретация действительно правильная. Как вы уже интуитивно поняли, для мифолога/симболога это означает огромный объем исследовательской работы, не уступающий любой другой области исследований. Я считаю, что это эссе, как и другие последующие, станет ярким тому подтверждением.
В ожидании его завершения, чтобы получить представление о научной работе, связанной только со сравнительным анализом мифов, стоит упомянуть о колоссальной работе, проделанной некоторыми исследователями мифологии, такими как Жан-Ив Ле Келлек и Юрий Березкин. Их метод, который сводился к сравнительному анализу мифов в попытке определить их основную тему, заключался в перечислении всех известных мифов и последующей попытке восстановить их родословную.
Хочу сказать, что даже если эта гора данных родила мышь, поскольку полученный результат, как я более подробно объясню в приложении (книга 2), является всего лишь архаичным мифом о появлении из земли или первобытной пещеры, тем не менее очевидно, что создание этой базы фактических и проверяемых данных и этого дерева потребовало значительного объема работы по сбору, анализу и сравнению данных.
Такие исследования нельзя обвинить в отсутствии научного подхода.
Сказав это, я должен добавить, что меня поражает тот факт, что, несмотря на излияние энергии, массу данных и переизбыток символизма во всех этих мифах, эти исследователи, как и другие до них, пришли к такому крайне неудовлетворительному результату.
Дело в том, что им не хватает способности расшифровать язык символов, потому что если вы проводите сравнительный анализ мифов, не имея возможности расшифровать их символизм, в итоге вы получаете не более чем зашифрованные, нерасшифрованные истории, и результат вряд ли будет очень последовательным.
Именно поэтому я задался целью не только провести обширный сравнительный анализ большинства известных мифов, но и, прежде всего, расшифровать их, перевести их символический язык и найти значения каждого символа, с одной стороны, благодаря лингвистике, проведя настоящую работу этимолога на основе шумерского языка и иероглифов, и параллельно соединив ее, с другой стороны, с вкладом в понимание символов, что также стало возможным благодаря сравнительному анализу мифов, в которых они используются.
Даже если это очень претенциозно и очень «мифологично» с моей стороны так говорить (в конце концов, возможно, слишком долгое изучение мифологии дает о себе знать! Посмотрим…), именно эта тройная роль «симболога» — лингвиста — мифолога, как вы увидите, позволила моей работе выйти далеко за рамки всего, что еще было открыто моими выдающимися предшественниками и коллегами.
Веселая нота к этому грустному наблюдению
Даже если я нарисовал очень мрачную картину видения археологами и палеонтологами мира доистории, я тем не менее поступил бы несправедливо по отношению ко всем специалистам, которые выступили против этого глухого и доминирующего мышления, понимая, что пещера — это, безусловно, отдельное место, настоящее святилище, храм, фактически первый из известных храмов, и что как таковые наскальные знаки, которые там делались, имели религиозное, священное и, во многих случаях, мифологическое измерение.[20] Более того, несомненная географическая и временная универсальность свидетельствовала о цивилизации, которая сама была развитой и универсальной. Это привело к необходимости пересмотреть существовавшую ранее догму или, по крайней мере, очень сильно ее охарактеризовать, даже не будучи в состоянии объяснить, в чем ее суть.
В процессе изучения наскальных знаков у меня также была возможность сравнить себя с работами в области доисторической семиологии Андре Лерой-Гурхана, Жоржа и Сюзанны Сове и Андре Влодарчика, которые, благодаря своим исследованиям, основанным, в частности, на документальной коллекции аббата Брейя, первыми определили наскальные знаки как явно элементы языка.
Глубокая работа, проделанная этими археологами, абсолютно необходима, и без их работы по сбору и анализу материала, который они собрали и предоставили, мне было бы совершенно невозможно иметь базу данных, на основе которой я мог бы предоставить вам ключи к расшифровке наскального языка.
Очень жаль, что никто не пошел по их стопам, хотя они и подсказали, по какому пути идти.
В первой части книги, «Essai de sémiologie préhistorique ou la clef du déchiffrage des signes rupestres» (Эссе о доисторической семиологии или ключ к расшифровке наскальных знаков), я взял их работу в качестве отправной точки, чтобы каждый мог понять, с чем мы имеем дело.
Я также не могу назвать поименно всех ученых, которые выступили против крайне упрощенного, тотемистического, анимистического видения доисторических верований, но они сами себя узнают, и читателю остается не сваливать их в одну кучу, потому что, как вы уже поняли, перед лицом накапливающихся доказательств обратного догме, ряд специалистов все же высказались и продолжают это делать.
Мы благодарим их за усилия и надеемся, что эта серия поможет укрепить объективный научный подход.
Вывод о столе ученых
Что ж, теперь, когда у нас есть несколько веских причин дистанцироваться от утверждений научного корпоративизма и когда мы все вместе, я надеюсь, готовы опрокинуть их стол, сообща и с помощью некоторых из тех, кто к нам присоединится, давайте перейдем к последней, которая отнюдь не является наименьшей: это ложная религия и ее кредиты.res.
[1] Ключевая книга Шампольона: «Précis du système hiéroglyphique des anciens Égyptiens ou Recherches sur les éléments premiers de cette écriture sacrée, sur leurs diverses combinaisons, et sur les rapports de ce système avec les autres méthodes graphiques égyptiennes» («Краткое изложение иероглифической системы древних египтян или исследование первичных элементов этого священного письма, их различных комбинаций и связи этой системы с другими египетскими графическими методами»).
[2] включая Марциана Капелла
[3] Аль-Бируни в X веке, школа Марага в XIII и XIV веках нашей эры.
[4] от грека Аристарха в III веке нашей эры.
[5] Гераклид Понтийский и пифагореец Экфант из IV века нашей эры.
[6] Рукопись книги «De Revolutionibus Orbium Coelestium» («Об оборотах небесных сфер») была завершена около 1530 года.
[7] К 1533 году, после того как его рукопись была закончена около 1530 года, гелиоцентрическая гипотеза Коперника уже распространилась вплоть до папы Климента VII, и несколько прелатов призвали Коперника опубликовать ее, в том числе в 1536 году кардинал-архиепископ Капуи Николаус фон Шёнберг, который побудил его сообщить о своих исследованиях. Возможно, копии уже были в обращении около 1540 года, или, по крайней мере, Георг Иоахим Ретик опубликовал весьма успешный анализ в Данциге. Воодушевленный таким приемом, Коперник даже послал Папе Римскому экземпляр первой версии своей книги с автографом. Коперник, который был каноником, никогда не подвергался преследованиям со стороны церковных властей за свои теории при жизни, хотя труд его жизни не был напечатан до его смерти в 1543 году лютеранским печатником в Нюрнберге. Говорят, что Коперник имел возможность взять в руки копию в часы своей агонии.
[8] Уже в 1664 году авторы-коперники были исключены из церковного индекса, но только в конце XVII века большинство европейских ученых примирились благодаря введению небесной механики Исаака Ньютона. Кроме Англии, Франции, Нидерландов и Дании, остальная Европа сохраняла свою антикоперниканскую позицию еще в течение столетия. Первое научное доказательство вращения Земли вокруг Солнца было получено в 1728 году Джеймсом Брэдли, который объяснил «аберрацию света».
[9] С 1741 года под влиянием иезуита Роже Босковича папа Бенедикт XIV постепенно отказывается от геоцентрической системы. В 1757 году Босковичу удалось добиться того, что книги Коперника и Галилея были исключены из «Индекса». Галилей был реабилитирован в 1784 году, но только в 1822 году церковь окончательно и полностью приняла идею о вращении Земли вокруг Солнца, а декрет, утвержденный папой Пием VII, объявил, что в Риме разрешается печатать и публиковать работы о подвижности Земли и неподвижности неба в соответствии с общим мнением современных астрономов.
[10] Когда 12 марта 1610 года Галилей опубликовал результаты своих первых наблюдений за звездами в книге Sidereus nuncius («Небесный вестник») в Венеции, уже через несколько недель он стал нарицательным именем, а итальянские придворные только и говорили о его астрономических наблюдениях, желая познакомиться со знатным флорентийским ученым.
[11] После того как наблюдения Галилея были подтверждены Римской коллегией, характер нападок изменился. Лодовико делле Коломбе атаковал на религиозном уровне, спрашивая, собирался ли Галилей интерпретировать Библию, чтобы привести ее в соответствие со своими теориями. В то время и до экзегетических работ XIX века Псалом 93 (92) мог предполагать геоцентрическую космологию (в строке: «etenim firmavit orbem terrae qui non commovebitur», буквально «и на самом деле он установил шар земли, который не будет поколеблен»).
2 ноября 1612 года ссора возобновилась. Доминиканец Никколо Лорини, профессор церковной истории во Флоренции, выступил с проповедью, в которой решительно высказался против теории вращения Земли вокруг Солнца. Проповедь, не имеющая особого значения, но ознаменовавшая начало религиозных нападок. Противники используют библейский отрывок (Иисус Навин 10:12-14), в котором по молитве Иисуса Навина Бог останавливает ход Солнца и Луны, в качестве теологического оружия против Галилея.
20 декабря доминиканец Томмазо Каччини яростно напал на Галилея в церкви Санта-Мария-Новелла. 6 января 1615 года коперниканец, кармелит Паоло Фоскарини, опубликовал письмо, в котором положительно оценил мнение пифагорейцев и Коперника о подвижности Земли. В ней система Коперника рассматривается как физическая реальность. Споры разгорелись до такой степени, что кардинал Беллармин, несмотря на свою поддержку Галилея, был вынужден вмешаться 12 апреля. Он написал письмо Фоскарини, в котором, в отсутствие убедительного опровержения геоцентрической системы, недвусмысленно осудил гелиоцентрический тезис. Признавая практическую ценность системы Коперника для астрономических расчетов, он формально заявил, что было бы неосмотрительно выдавать ее за физическую истину, в соответствии с так называемой доктриной эквивалентности гипотез.
[12] Заметьте, я говорю не о науке, а о «людях науки». Очевидно, что это не одно и то же.
[13] Но даже тогда Эйнштейн допустил ошибку, поскольку не включил сознание и свободу воли в уравнение, которое позволило бы объединить эти два, казалось бы, противоположных мира (детерминизм против мира всех возможностей).
Фактически, квантовый мир — это мир, где сознание выражает себя, где осуществляется свобода воли, что делает необходимым, чтобы все потенциально могло быть всем и своей противоположностью до того, как решение сознания будет осуществлено над ним и заставит его застыть, кристаллизоваться в видимом мире, видимом мире, физическом мире.
Без квантовой вероятности, подобно податливой глине, не было бы места для выражения свободного и активного сознания, формирующего своими пальцами законченный и фиксированный объект в физическом мире.
Слияние этих двух, казалось бы, противоречивых миров — вот вывод, к которому вскоре должны прийти физики и квантовые физики, если они хотят прийти к согласию.
Конечно, сознание и свобода воли — это не математические факты, но факт в том, что они существуют, и их неучет может привести только к ошибочной Теории Всего.
Тем не менее, эту ошибку/ошибку по-прежнему допускает весь научный мир.
[14] И здесь Эйнштейн снова не включает в уравнение сознание, или мысль.
Для верующих сам факт возможности молиться Богу, быть мгновенно услышанным им, даже если он находится на почти бесконечном расстоянии, в другом измерении, отличном от нашего, невидимом, является доказательством того, что существует другой способ связи, который намного быстрее света, — связь духа, и что этот способ связи действует в системе отсчета, в глубинном измерении, отличном от нашего физического мира.
[15] Соотношения, которые обычно соблюдаются при измерениях запутанных состояний в рамках эйнштейновской гипотезы локально-детерминированной теории со скрытыми переменными
[16] С точки зрения чистого разума и без каких-либо других референтов.
[17] Корни дерева науки Декарта, отца чистого разума, духа Просвещения, были метафизика. Физика была «только» багажником.
[18] К точным наукам относятся: естественные науки: химия, физика, биология, астрономия и т.д.; формальные науки: математика, информатика, геометрия, логика и т.д.
[19] Гуманитарные и социальные науки — это группа дисциплин, которые обычно противопоставляются естественным и экологическим наукам, а также так называемым «точным» наукам не только из-за их особого эпистемологического статуса (в этой области трудно определить объективный и научный метод), но прежде всего из-за их специфического объекта изучения: человеческих культур, их истории, достижений, обычаев, представлений и поведения, касающихся как отдельных людей, так и обществ. Гуманитарные и социальные науки в основном включают в себя следующие дисциплины: Антропология; Археология; География и демография; История; Лингвистика и семиотика; Меметика; Философия; Психология, эргономика и когнитивистика; Религиоведение; Экономика; Политология и административные науки; Социология; Теория права.
[20] Мы увидим, что не все места и картины обязательно имеют сакральное мифологическое измерение. Как и в случае с Вуду, которое ушло далеко от религиозных нервных центров Шумера и Египта, некоторые объекты наскальной живописи в результате их духовной и географической удаленности вполне могли превратиться во вторую степень прочтения первоначального изображения, то есть в выражение охотничьих магических обрядов, или даже, на первом, базовом уровне, в простое изображение окружающей фауны, утратив глубокий первоначальный символизм. В шестом томе мы рассмотрим критерии, по которым определяется, какие сайты попадают в третий уровень чтения. Например, когда речь идет об охоте, мы будем рассматривать изначальный и глубокий символизм, стоящий за изображением охоты (особенно охоты на оленя и лань).
